лучший выход из положения. Но только не для человека чести…
Бонч-Бруевич ничего на это не ответив, торопливо проскользнул в свой кабинет.
Вскоре генерал-адъютант Рузский и в самом деле «серьезно заболел» и даже подал прошение об отставке, которая государем императором не была принята. В декабре он возобновил свою просьбу, которая была наконец-то удовлетворена. По поводу его отставки в Петрограде ходило много слухов, распространяемых, как правыми, так и левыми сторонниками «опального» генерала. Не обошло это немаловажное в жизни России событие и печать шефа германской разведки Вальтера Николаи.
В канун Рождества Христова Баташов поучил присланную из Стокгольма Берлинскую газету «Pester Lloyd», которая на весь мир сообщала о том, что уход генерала Рузского вызван реакционерами и премьером Горемыкиным. По сведениям стокгольмского корреспондента газеты «Berliner Lokal-Anzeiger», генерал Рузский и И.Л. Горемыкин были на аудиенции у царя. Речь шла об угрожающем настроении, царящем в столице. Г-н Горемыкин спросил Рузского, прикажет ли он стрелять, если будут беспорядки. Генерал ответил отрицательно. На вопрос царя почему, Рузский сказал: «Потому что солдаты откажутся стрелять». Ответ генерала был использован Горемыкиным для инсинуаций. Этот инцидент безусловно подтверждается, он обсуждался 6 декабря в русском посольстве в Стокгольме…
Глава VII. Псков (Декабрь 1915 года – январь 1916 года)
1
Весть о прибытии нового главнокомандующего Северным фронтом, генерала от кавалерии Плеве была встречена в штабе с большим воодушевлением. Все еще помнили его незабываемые слова: «Пока я в Двинске, 5-я армия не сделает ни шагу назад», – вызвавшие перелом в «отступательной» психологии не только защитников города и его жителей, но на всем фронте. Из уст в уста передавались сводки о боях под Двинском, куда был направлен основной удар 10-й германской армии. Прибывающие в ходе перегруппировки войска зачастую вводились Плеве в бой прямо с эшелонов, но тем не менее атакуя противника по всем правилам военного искусства. Массированные атаки немцев часто оканчивались рукопашными схватками, которые враг не выдерживал и бежал под прикрытие своей артиллерии. Вскоре фронт после продолжительного отступления наконец-то стабилизировался. Под Двинском, несмотря на продолжающиеся атаки противника, была создана глубокоэшелонированная оборона – одна из самых мощных на всем русском фронте. В ходе последнего самого значительного декабрьского наступления 10-й германской армии все атаки были отбиты, и немцы в панике бежали с поля боя, причем отступление их носило беспорядочный характер, сопровождалось потерей пленных и военного имущества.
Баташов побывал на позициях 5-й армии через несколько дней после полного освобождения Двинского уезда и был поражен тем воодушевлением, с которым войска встречали своего командующего. И было за что. Несмотря на постоянное отражение мощных ударов немцев, армия Плеве понесла незначительные потери. И неудивительно, ведь командующий наряду с энергичными действиями и широкими маневрами старался по мере возможности беречь свои войска и не ставить их на грань уничтожения. Именно поэтому траншеи первой линии были достаточно глубокими с вместительными блиндажами в два-три наката бревен, защищавшими людей даже от обстрела снарядами средней мощности. В глубоких капонирах сразу же за окопами была установлена полевая артиллерия, предназначенная для быстрого и слаженного подавления вражеской пехоты. В тылу – тяжелая артиллерия, которая благодаря своевременному и меткому огню подавляла все массированные артиллерийские атаки противника. Нижние чины и офицеры в разговоре с ним в один голос отмечали, что за всю войну никогда не было столь мощной обороны и эффективной огневой поддержки.
Возвращаясь из Двинска в Псков, Баташов неожиданно для себя подумал: «Вот такого бы нам главнокомандующего». И это была не скороспелая мысль, а квинтэссенция всего того, что он знал сам и слышал от самых разных людей о человеке, который благодаря организации искусных и активных действий своих войск не только отразил все атаки противника, но и наконец-то остановил продолжительное наступление врага. Его штабные офицеры утверждали, что главной особенностью работы Павла Адамовича было то, что он предпочитал держать в своих руках все ниточки тактического управления войсками, зачастую ограничивая оперативную свободу своих командиров и самолично вникая во все проблемы тактического руководства. Он ни на миг не позволял себе выпускать контроль ситуации из своих рук, принимая самые, казалось бы, непопулярные в верхах решения. Ко всему этому сухонький невысокого роста генерал отличался железной волей, необычайной энергией и твердостью. Этого так не хватало не только Рузскому, но и остальным главнокомандующим фронтами!
Конечно, Баташов не всегда был о нем такого высокого мнения. К своему стыду, он однажды сам готов был обвинить Плеве в самоуправстве, когда тот в ходе Лодзинской операции, в то время, как 9-я германская армия, прорвав оборону, устремилась на Варшаву, самостоятельно приняв временное командование группировкой, состоящей из 5-й и 2-й армий, совершил своевременный маневр, в результате чего не только остановил немцев, но и способствовал окружению группировки генерала Шлиффена. Позже, анализируя действия Павла Адамовича, Баташов признал свою ошибку, прекрасно понимая, что в условиях полного отсутствия фронтового управления войсками, генерал принял единственно верное решение и не его просчет в том, что зажатая в клещи группировка Шлиффена хоть и с огромными потерями, но смогла выйти из окружения. Всему виной была болезненная пассивность и патологическая осторожность главнокомандующего Северо-Западным фронтом Рузского.
Свою решимость и аналитический талант, новый главнокомандующий показал на первом же совещании. В отличие от Рузского, который любил выслушивать длительные доклады своих подчиненных и только потом принимал или не принимал решение, Плеве заранее ознакомился с представленными накануне письменными докладами и с ходу огорошил собравшихся:
– Господа, я ознакомился с вашими предложениями и сделал неутешительный вывод. Вы не любите брать ответственность на себя, хотя каждый из вас головой должен отвечать за порученный участок работы. Прошу это учесть и впредь докладывать мне свои решения, а не безответственные прожекты. Прошу остаться начальника штаба и второго генерал-квартирмейстера, остальных я не задерживаю…
– Михаил Дмитриевич и Евгений Евграфович, я знаю вас, как грамотных и решительных боевых офицеров. Скажите мне откровенно, что послужило первопричиной очередной болезни Николая Владимировича? – спросил Плеве.
– Мне кажется, у Николая Владимировича снова пошаливает печень, – нерешительно промолвил Бонч-Бруевич.
– А вы что скажете, Евгений Евграфович? – хитро прищурился Плеве.
– Я думаю, что у Николая Владимировича застарелая болезнь, – улыбнулся Баташов, – хронический страх поражения, которая постоянно преследует его, начиная с Лодзинской операции…
Услышав ответ Баташова, начальник штаба неопределенно пожал плечами, а главнокомандующий удовлетворенно хмыкнул.
– Премного благодарен вам за откровенное высказывание, – сказал он, окинув Баташова изучающим взглядом. – Я бы хотел, чтобы и дальше вы были со мной предельно честны.
– А болезненную реакцию у Николая Владимировича вызвала, скорее всего,
